Раз у солнышка-князя, у Владимира, пированье было, почестной пир на всех князей да бояр, на всех могучих русских богатырей, да на молодых удалых поляниц. Красно солнышко идёт к вечеру, почестной пир идёт весело: все на том пиру наедалися, все пьяны напивалися, стали хвастать.

Тут Владимир-князь стал меж столов похаживать, правой ручкой стал помахивать, на богатырей стал службы намётывать: на первого богатыря — Илью Муромца, на второго богатыря — Добрыню Никитича, да на третьего богатыря — Михайлу Потыка сына Ивановича. Наливал он чары зелена вина, по ковшу давал мёда сладкого.

На старого казака Илью Муромца намётывал службу великую: съездить в горы Сорочинские, побить силу поганую от мала до велика, не оставить силы на семена. На молодого богатыря Добрыню Никитича намётывал службу другую: ехать за славное сине море, бить-коренить народы заморские, прибавлять земельки святорусской. А на третьего богатыря, душечку Михайла Потыка, намётывал службу третью: ехать в землю Подольскую, взять с царя Вахрамея даны-невыплаты за старые годы, за нынешние, за двенадцать лет с половиною.

Первый русский богатырь Илья Муромец вставал поутру ранёшенько, умывался он белёшенько, снаряжался хорошохонько. Седлал своего добра коня: клал он мягкие потнички, на потнички клал войлочки, на войлочки — седло черкасское, подтягивал двенадцатью подпругами, да тринадцатой для крепости — чтоб в чистом поле добрый конь из-под седла не выскочил, добра молодца чтоб не выронил. Видели Илью на коня сядучи, да не видели его едучи — не дорожками поехал, не воротами, а через стену городовую, через самую башню наугольную, да к разъезду дорог, к кресту Леванидову.

Второй русский богатырь Добрыня Никитич вставал поутру ранёшенько, умывался он белёшенько, снаряжался хорошохонько. Седлал своего добра коня: клал он мягкие потнички, на потнички клал войлочки, на войлочки — седло черкасское, подтягивал двенадцатью подпругами, да тринадцатой для крепости — чтоб в чистом поле добрый конь из-под седла не выскочил, добра молодца чтоб не выронил. Видели Добрыню на коня сядучи, да не видели его едучи — не дорожками поехал, не воротами, а через стену городовую, через самую башню наугольную, да к разъезду дорог, к кресту Леванидову.

Третий русский богатырь Михайло Потык Иванович вставал поутру ранёшенько, умывался он белёшенько, снаряжался хорошохонько. Седлал своего добра коня: клал он мягкие потнички, на потнички клал войлочки, на войлочки — седло черкасское, подтягивал двенадцатью подпругами, да тринадцатой для крепости — чтоб в чистом поле добрый конь из-под седла не выскочил, добра молодца чтоб не выронил. Видели Михайлу на коня сядучи, да не видели его едучи — не дорожками поехал, не воротами, а через стену городовую, через самую башню наугольную, да к разъезду дорог, к кресту Леванидову.

Встретились богатыри у креста Леванидова, крестами нательными поменялися, братьями крестовыми называлися, меж собой уговорились, чтоб если кто вперёд других вернётся, то раскинул бы шатёр белополотнянный, да братьев своих дожидался. Простились на том братья и поехали каждый в свою сторону.

Поехал Илья Муромец в горы Сорочинские, исполнил службу великую: побил силу поганую от мала до велика, не оставил силы на семена. Вернулся Илья к кресту Леванидову.

Поехал Добрыня Никитич за славное сине море, исполнил службу вторую: бил-коренил народы заморские, прибавлял земельки Русской. Вернулся Добрыня к кресту Леванидову.

Поехал Михайло Потык в землю Подольскую, да раздумался:

— Не честь-хвала мне богатырская ехать к царю Вахрамею усталому да голодному. Дай-ка я поем-попью.

Поставил Михайло шатёр белополотнянный, стал есть да пить, а потом и спать лёг.

А у царя Вахрамея была дочь любимая, Марья, Лебедь Белая. Выходила Марья на стену городовую, увидала в чистом поле бел шатёр виднеется. Пошла она к родному батюшке, царю Вахрамею, говорит ему таковы слова:

— Ай же ты, мой родимый батюшка! Дал ты мне прощенья-благословенья летать три года по тихим заводям белой лебедью, да теперь налеталась я, нагулялася. А позволь-ка мне теперь погулять в далёком чистом поле красной девушкой.

Отвечал ей царь Вахрамей Вахрамеевич:

— Ай же ты, моя любимая доченька! Была ты лебедушкой три года, а теперь ходи-гуляй красной девушкой, а потом я тебя и замуж отдам.

Давал ей батюшка нянек да мамок, да верных служанок. Как пошла Марья-девица в чисто поле скорым-скорёшенько, не могут за ней мамки-няньки угнаться. Говорила им Марья, Лебедь Белая:

— Ай же вы, мамки-нянюшки! Вы назад-то теперь воротитесь, не нагнать вам меня, красну девицу.

Мамки-няньки ей поклонились, да назад в терема воротились. Как Марья к белу шатру подошла, увидал её михайлов добрый конь, стал он ржать да копытом топтать, стала земля подрагивать. Михайло ото сна пробуждался, из шатра выскакивал, видит — стоит красна девушка. Захотел он её обнять да поцеловать, а она ему говорит:

—  Ай же ты, удалой добрый молодец! Не знаю я тебя по имени, не знаю какого ты роду, какого племени, царь ли ты, царевич, король ли, королевич. А знаю, что ты могучий русский богатырь. Не целуй ты меня, добрый молодец. Я ведь роду поганого, роду некрещёного. Ты отвези меня в Киев-град, приведи меня в веру крещёную, тогда примем мы с тобой венцы, будем с тобой жить да быть, детей заводить.

Михайло тут коня быстренько седлал, повёз Марью, Лебедь Белую в Киев-град. Привёз он её в Киев-град, повёл в церковь соборную, привёл в веру православную. Приняли они золотые венцы, да положили они себе заповедь великую: «Если кто первый умрёт, то и другому лечь в гроб с телом мёртвым на три месяца».

Заводили они пир на весь мир, говорил Михайле князь Владимир Красно Солнышко:

— Чем тебя, могучий богатырь пожаловать? Города ли тебе дать с пригородками, сёла ли дать с присёлками?

Отвечает ему Михайло Потык сын Иванович:

— Не надо мне городов с пригородками, не надо сёл с присёлками, а дай ты мне волю пить в кабаках киевских безденежно, где кружкою, где полкружкою, где полведром, а где и целым ведром.

Стал Михайло пить в кабаках зелено вино безденежно, где кружкой, где полкружкою, где полведром, а где и целым ведром.

Следующая глава...

ЧИТАТЬ ОРИГИНАЛ БЫЛИНЫ "МИХАЙЛО ПОТЫК"