11. Былины и историческая действительность.
В удивительном по своей поэтичности зачине о турах, предваряющем былины о Василии Игнатьевиче и Батыге (царе Кудреванке), символом судьбы Киева, не выдержавшего натиска батыевых орд, становится городская стена. Мифические туры, обежав весь мир, рассказывают златорогой турице о виденном. Она объясняет им подлинный смысл происходящего. На туров этого былинного мотива возложена миссия всевидящего солнечного бога Гелиоса, обладателя чудесных быков, ежедневно объезжающего землю в золотой колеснице. Ядро данного мотива сложилось в недрах мифологии древних славян, ближайшей ритуальной параллелью к нему является сарматский культ матери-прародительницы, совмещенный с тавроболией, но в былинном зачине вещие качества туров проявлены в отношении средневекового Киева и вполне конкретного исторического события, древняя мифология причудливо сочетается с поэтическим образом женщины-города и христианским — Богородицы:
Случилось турам мимо Киев-град итти,
Мимо тую стену городовую.
А й-с-под той стены с-под городовыи
Ходит девица душа красная,
В руках носит святу книгу Евангельё,
А не только читае — вдвоем она плачёт:
Не девица ходит душа красная,
Плаче стена да городовая —
Ёна сведала над Киевым невзгодушку.
С-под восточною да с-под сторонушки
А й наеде Батыга Батыгович
Со своим со сыном со Батыгушкою...
(Гильф., I, № 18, с. 256)
Иногда певцы разворачивают перед слушателями зловещую картину обступившей Киев несметной рати: от лошадиного пару меркнет солнце, от дыхания татарского войска темнеет луна.
Исторически Киев действительно был разрушен: раздорами князей, вражескими нашествиями, но Киев — сердце эпического мира — остановиться не может, так как это означало бы гибель народа, забвение его истории. В какой-то мере реальная потеря Киевом прежнего значения даже способствовала формированию в эпической поэзии образа Киева-утопии, русской Валгаллы, собравшей в своих чертогах героев разных эпох, от доисторического времени до Московского царства.
Но ни золотых деревьев, ни уходящей в небо кровли, ни дев-валькирий, разносящих на пиру мед, лившийся из вымени козы Гейдрун, нет в палатах Владимира. Картина эпического мира в целом запечатлела географию, экономику, быт и нравы древнерусской государственности.
«География русских былин обнимает почти всю русскую землю в тех пределах, которые характеризуются эпохой деления ее на области и княжества»: в былинах упоминается Подолия, Галич, Волынец-Галич, Киев с Днепром, Почай-рекою и Печерским монастырем, Чернигов и Путивль, Брянские леса, Куликово поле, Ока, Тверь, смоленские черные грязи, Псков, Ильмень, Новгород, Волхов, Ладожское и Белоозеро. Из иностранных земель былины называют Сарацынскую землю с Иерусалимом, горой Фавором и рекой Иорданом, Греческую — с Царьградом, Половецкую землю, Золотую Орду и Хвалынское море, Польскую, Политовскую и Ливонскую земли, Корелу, Швецию и Данию. Часть географических названий вошло в былину из литературных произведений: Индия, Аравийская гора, Сион, Сафат и Ефрат-река.32
В былине сохранились воспоминания о многих конкретных исторических событиях: о борьбе со степными кочевниками, о принадлежности Чернигова к русским городам (до XIV в.), о новгородской вольности и коллективном паломничестве в Иерусалим, — т. е. о княжеском, домосковском периоде русской истории. На этот период указывает ряд былинных имен, имеющих соответствия в памятниках древнерусской письменности X—XIV вв.: Садко, Ставр, Батый, Василий Буслаевич, Алеша (летописный — Александр) Попович.
Помимо славы земледельческому труду в русском эпосе можно найти и описание грандиозных ловов, сопоставимых разве что с ловами великой княгини Ольги. Былины ясно дают понять, что это занятие было артельным, за него платили жалование. Когда в былине «Молодость Чурилы» Чурила с дружиной выловил в киевских лесах пушного зверя, а в реках рыбу, артельщики бьют челом на него Владимиру: «Тебе, государю, приносу нет, от вас, государь, жалованья нет». Огромные барыши получали скупщики пойманного: «Садко, отдавая рыболовам по 100 рублей за каждые три невода и продавая рыбу в гостином ряду, получил семь груд червонцев».33
Объектами охоты были пушные звери: бурнастые лисицы, белые горностаи и соболя; птица: лебеди, гуси, утки; морской зверь: морж, клыки которого («дорог рыбий зуб») использовались в декоративно-прикладном искусстве.
Былинные эпитеты намечают довольно точную картину ввозимых товаров: «шемахинский» шелк, иверьянский (от Иверии) булат, черкасские стремена и седла, турецкая («зелен сафьян») кожа для сапог, венецкая камка, французское красное сукно «скорлат» и зеленый немецкий бархат «самит»,34 немецкие «железа» — замки, упругая и узорная шелковая «хрущата» камка, ввозимая с Востока.
Ввозимые и экспортируемые товары облагались пошлиной. Сказители-северяне, потомки выходцев из Новгородской республики, сами занимавшиеся торговлей с северными странами, не только бережно сохраняли, но и усложняли мотивы взимания (освобождения от) пошлин. «Безбожница» Корсунская царица, например, берет пошлину буквально за каждый шаг, сделанный русскими купцами. Последние жалуются на нее своему князю Глебу Володьевичу:
А мы ведь в гавань заходили — брала с нас ведь пошлины,
А ведь как паруса ронили — брала пошлину,
Шлюпки на воду спускали — брала пошлину,
Уж мы в шлюпочки садились — брала с нас ведь пошлину,
А как к плоту приставали — плотово брала,
А ведь как по мосту шли — дак мостово брала.35
За уклонение от пошлины в XIII—XIV вв. платили штраф — «протаможье». («Соловей у князя в пратоможье попал» КД, № 1.) Не случайно, желая выказать гостю особое расположение, князь Владимир предлагает ему не только «города с пригородками», но и разрешает торговать «безданно, беспошлинно».
Из былин можно многое узнать о характере и составе древнерусских дружин. Как и в летописях, это название может быть закреплено не только за воинским союзом, но и за производственным объединением. В дружине воинов выделяется младшая и старшая дружина, упоминаются богатыри-слуги, отроки и паробки, дети боярские. Принцип организации войска, как он предстает перед нами по былинам, имеет двойственный характер: с одной стороны, богатырей объединяет побратимство, архаический признак родовой принадлежности, коллективная общинная трапеза и кормление как вознаграждение за службу, с другой — в былинах уже явно ощущаются отголоски военно-административной, десятичной системы структуры русского войска, деление его по численности.36
То же самое мы можем сказать и о былинном пире: как бы ни было архаично застолье князя Владимира, собиравшее разновременных героев и типологически сопоставимое с пиром предков народных причитаний, — в нем найдем мы характерные черты дворцового пира-совета, на котором прислуживают чашники, стольники, придверники и приворотники, — такие должности реально существовали в Древней Руси. Пиры созываются в княжеских палатах, гриднях с хрустальными или стеклянными окнами, с «кирпичатой середой» пола, очевидно, выложенного майоликовыми плитками или мозаикой из ценных камней с богатой росписью потолка и стен. Все это ничуть не противоречит историческим описаниям новгородских и киевских дворцов и данным археологии.37
В таких гриднях устраиваются состязания в шахматной игре, былинные описания которой позволяют частично реконструировать старинные способы популярной древнерусской игры.38 Замечательно, что русский эпос как будто вовсе не коснулась волна гонений на игры скоморохов и их музыкальные инструменты. В былинах перед нами — золотой, домосковский век музыкально-поэтического искусства. Исполненный вежества Добрыня, жених княжеской племянницы Соловей Будимирович, богатый боярин Ставр — все они прекрасные гусляры и певцы. В рассказах о детстве героев говорится, что грамоте отдавали учиться с 6—7 лет. Очевидно, обучали также и искусству игры на музыкальных инструментах, и сочинительству: Добрыне не составляет никакого труда рассказать о своих скитаниях в песне, под перебор гусельных струн («Добрыня и Алеша»).
Пестрый гомон городской жизни — постоянный фон эпических сюжетов, действие которых так или иначе обязательно связано с городом. Не случайно скандинавы назвали Древнюю Русь Гардарикой, страной городов. Их защита была обязанностью воинов, дружинников князя. Былинных богатырей объединяет такое типичное явление древнерусской жизни, как «застава». В эпосе она располагается в чистом поле поблизости от Киева.
На горах, горах дак было на высокиих,
Не на шоломя было окатистых,
Там стоял-де ноне да тонкой бел шатер,
Во шатри-то удаленьки добры молоццы:
Во-первых-то, — стары казак Илья Муромец,
Во-фторых, — Добрынюшка Микитиць млад,
Во-третьих-то, — Олёшенька Поповиць-от.
Эх стояли на заставы они на крепкое,
Стерегли-берегли они красен Киев-грат,
Стояли за верху християнскую,
Стояли за церкви фсе за Божии,
Как стояли за чесныя монастыри.39
Это был сторожевой пункт, находившийся на возвышенности: след, оставленный копытами вражеского коня, столб пыли вдали — все это в «трубочку подзорную» замечают богатыри на заставе и настигают неприятеля. С XIV в. слово «застава» употребляется только в поэтических композициях, в актах его заменил термин «сторо́жа». Но служба былинных богатырей на заставе во многом напоминала сторожевую службу Московской Руси.40
Давние, очевидно, докиевские, традиции таких сторожевых форпостов41 в былинах предстают перед нами в ореоле славы и величия. Вплоть до XX столетия сохранилась память о курганах — «богатырских заставах» в преданиях и верованиях.
Культовое восприятие древнего богатырства порой бывало помехой при раскопках: жители отказывались работать с «богатырским курганом», считая, что это принесет им вред, на таких насыпях даже не косили траву, боясь потревожить «богатырей».42 В Приднепровье вблизи такого укрепления жители показывали сосну «святый Илья», под которой якобы зарыт клад (ср.: мотив последней поездки Ильи за кладом). Местное население Орловской, Курской, Воронежской губерний связывало с богатырями курганов «свои родовые предания, указывало место их селищ, следы их деятельности, даже самые кости богатырские», в этих сказаниях часто встречаются типично былинные мотивы — косвенное доказательство того факта, что былины были распространены раньше по всей Руси.43 По мнению ряда исследователей, в домосковской Руси существовали галицко-волынский,44 ростовский и черниговский45 эпические циклы. Отголоски этих эпосов сохранялись в записях XIX—XX вв. несмотря на то, что в целом сюжеты объединялись вокруг исторически наиболее значимых центров — Киева и Новгорода.