Были́ной сегодня принято считать героико-патриотические песни-сказания, повествующие о подвигах богатырей и отражающие жизнь Древней Руси IX—XIII веков или, другими словами, вид устного народного творчества, которому присущ песенно-эпический способ отражения действительности. Само слово «былина» – научный термин.  Оно было предложено русским учёным Иваном Сахаровым в 1839 году исходя из выражения «по былинам» в «Слове о полку Игореве», что было истолковано как «согласно фактам». По словарю Владимира Даля былина – «рассказ не вымышленный, но правдивый; иногда вымысел, но сбыточный, несказочный». В русском народе былина называлась «стариной, старинушкой», что подчёркивало, скорее всего, не столько именно историческую достоверность сказаний, но и особую их и литературную, и морально-нравственную ценность как тщательно проверенных временем. Они, судя по всему, выполняли роль нравственных ориентиров народа, причём не насаждаемых откуда-то извне религией, образованием, властью, но культивируемых самим  народом непосредственно в своей среде.

  Между тем, среди литераторов классического круга былина приобрела уже несколько иное значение, которое может быть сформулировано известными строками А.С.Пушкина:

Дела давно минувших дней,

Преданья старины глубокой.

  Несмотря на то, что сюжеты и персонажи былин так или иначе активно использовались литераторами, отношение к народному творчеству вообще и к былинам в частности стало скорее снисходительным, чем  подлинно уважительным. По сути дела, роль былины свелась к своеобразной «поставке сырья» для серьёзной современной литературы. И до сегодняшних дней, если верить школьной программе, былина – наиболее простой, если не примитивный жанр литературного творчества, изучение которого предшествует урокам по литературе классической и, тем более, современной.

  В нынешней культурной среде былина уже совсем не воспринимается в качестве достоверного переносчика морально-нравственных ценностей прошлого. Ей, в зависимости от обстоятельств, отводится место  разновидности народной сказки либо любой литературной стилизации «под старину», или даже комикса. 

  Ещё в начале XXвека учёными подчёркивалась особая, по-своему изысканная, поэтика былин. Но уже тогда былинные сказания относили более к песенным, чем к поэтическим произведениям. Неудивительно, что попытки научного изучения былин оказались во многом бесплодными. Ведь целью научных изысканий было установление исторической достоверности тех или иных сюжетов, событий и т.д. этих древних сказаний, а также центра происхождения и географии бытования былинного эпоса. Собственно образная система сказаний, особенности знаковой системы и другие литературные особенности «старин» изучены недостаточно. В конечном счёте весь процесс научных изысканий свёлся лишь к скрупулёзной записи текстов былин во время экспедиций и последующему сравнению этих материалов. Между тем, полученные таким образом несколько сотен записей оказались почти невостребованными в пространстве современной культуры. Да и как могло быть, если социальная среда (в основном, крестьянская или казачья) изначального бытования былин оказалась настолько изменена, что не оставила возможности их существования в натуральном виде, а язык сделанных записей слишком далёк от современного литературного русского языка? В частности, тексты былин пестрят архаизмами и выражениями  из местных диалектов. Что должен думать современный читатель о таких выражениях, как «окошечко окутное», «призакинути камкой», «гольяшный», «приокомбать», «покляпый», «сколыбаться» и т.д.? Вроде и по-русски написано, а без словаря не понять. Некоторые слова, употребляемые в былинах, сохранились в современном русском языке, но изменив своё значение. Так, слово «ширинка» в былинах – это вовсе не интимная деталь мужской и современной женской одежды, а полотенце. Оказывается, слово «ягодица» в Новгороде и Сибири может обозначать не только известную всем часть человеческого тела, но и щеку. Поэтому фразы «поцеловал богатырь девицу в ягодицу», «а ещё ягодицы да будто маков цвет» вовсе не следует воспринимать как непристойность, ведь речь идёт о вполне уместном  и естественном выражении чувств с полным соблюдением всех приличий. И такие примеры можно приводить до бесконечности. Былинные образы также  сильно отличаются от нынешних литературных стереотипов, не говоря уже о сугубо поэтических особенностях сказаний. Почему, например, в былинах так тщательно, по нескольку раз, приводятся детали сбора богатыря перед вступлением в бой с противником или выступлением в поход? Не потому ли, что от тщательности подготовительных сборов во многом зависит исход важного боя или похода?  И кто такой (или что такое) Скимен-зверь – главное действующее лицо былины «Рождение богатыря»? Какие образы надо считать в былинах собирательными, а какие – нет? Даже переводное англоязычное «фэнтези» кажется нынешним российским читателям куда как более ясным, чем родные по сути русские былины.

   Всё это, по нашему мнению, говорит о том, что ранее записанные, «народные», тексты былин  требуют литературной обработки, переложения на современный литературныйязык с максимально возможным сохранением изначального поэтического колорита, включая композицию, сюжет, образы. При этом  новая версия древнего сказания должна быть понятна читателю без дополнительных пояснений, особенно если речь идёт об эмоциональной стороне вопроса. Естественно, что слова и выражения в переложении должны употребляться лишь в современном нам их значении, архаизмы  – заменяться на современные смысловые эквиваленты, а слова из местных говоров ­–  на общерусские. Возможно, допустима лишь строго определённая, небольшая стилизация текста под старину, но без какого-либо искажения его смысловой и эмоциональной составляющей. И, конечно же, переложение должно быть поэтическим в современном, классическом, традиционном  понимании.

Так, момент сборов богатыря может выглядеть  в переложении следующим образом:

«Он три раза, он три раза

 Сбрую поправлял коню;

 Поправлял не для показа –

 Чтобы крепче быть в бою!»

 Представляется, что именно поэтические переложения былин на современный русский язык позволят ввести их в повседневный культурный обиход  как раз как произведения глубоко реалистичные, созвучные по своей нравственной и эмоциональной основе нашему времени, и, вместе с тем, поэтически тонкие, идущие от самых корней русской культурной традиции и, потому, весьма и весьма значимые; окрашенные в тона и полутона историзма и древности – и тем привлекательные. И, возможно, это спасёт былину от окончательного забвения. Конечно же, многое будет зависеть от мастерства поэта, взявшегося за такую, довольно неблагодарную, работу.

 Как вариант такого переложения ниже приводится новая версия былины «Рождение богатыря». Оказалось ли оно удачным – судить читателю.

 

Рождение богатыря

Текст приведён по изданию: Былины/Сост. Селиванов Ф.М.. -М.: Сов. Россия, 1988. - 576 с. - Б-ка русского фольклора; Т. 1

Как из далеча, далеча, из чиста поля,

Из того было раздольица из широкого

Что не грозная бы туча накатилася,

Что не буйные бы ветры подымалися, -

Выбегало там стадечко змеиное,

Не змеиное бы стадечко - звериное.

Наперёд-то выбегает лютый Скимен-зверь.

Как на Скимене-то шёрсточка буланая,

Не буланая-то шёрсточка - булатная,

Не булатна на нём шёрсточка - серебряна,

Не серебряная шёрсточка - золотая,

Как на каждой на шерстинке по жемчужинке,

Наперёд-то его шёрсточка спрокинулась.

У того у Скимена рыло как востро копьё,

У того у Скимена уши - калёны стрелы,

А глаза у зверя Скимена как ясны звёзды.

Прибегает лютый Скимен ко Днепру-реке,

Становился он, собака, на задние лапы,

Зашипел он, лютый Скимен, по-змеиному,

Засвистал он, вор-собака, по-соловьему,

Заревел он, вор-собака, по-звериному.

От того было от шипу от змеиного

Зелена трава в чистом поле повянула;

От того было от свисту от Соловьева

Темны лесы ко сырой земле клонилися;

От того было от рёва от звериного

Быстрой Днепр-река сколыбалася,

С крутым берегом река Днепр поровнялася,

Жёлты мелкие песочки осыпалися,

Со песком вода возмутилася,

В зеленых лугах разливалася,

С крутых гор камни повалилися,

Крупны каменья по дну катятся,

Мелки каменья поверху несёт.

Заслышал Скимен-зверь невзгодушку:

Уж как на небе родился светел месяц,

На земле-то народился могуч богатырь.

                                                 

 

Переложение былины Валерия Темнухина:

Ой, не туча грозовая

Заслонила неба высь,

И не ветры, завывая,

Над полями поднялись!

 

Но из тех полей далёких,

Из раздолий  из широких

 

Всех, кто слышит, окликая,

Весть нахлынула такая,

 

Что коварный род змеиный

Вновь добычу подыскал;

Что поднялся рёв звериный,

Свирепел клыков оскал.

 

И щенки, и зверь матёрый,

Всякая иная тварь,

Собраны на приступ скорый,

А над ними встал главарь.

 

Вслед ему из каждой пасти

Вырвался противный вой.

Бурой ли, буланой масти

Стаи двинулись толпой.

 

Не гладка, и не мохната

Шерсть на диком звере том –

Сталью острого булата

Блещет словно серебром,

 

Иль кровавой позолотой,

Или холодом лучей,

Что мелькают за работой

Рассекающих мечей.

 

Не шерстинки, а жемчужины.

Так вовсю сверкает сталь!

А потом как с целой дюжины

Шерсть сошла – ему не жаль!

 

Стала зверя ошалелого

Морда – остроё копьё,

Уши – стрелы войска смелого.

Рвёт преграды как тряпьё!

 

А глаза – как звёзды ясные –

Так и светятся в ночи;

Супротивникам опасные

Всё-то видят – хоть кричи!

 

…Вот к реке, Днепру могучему,

Зверь тот быстро добежал

Ухмыльнулся солнцу жгучему,

От  пролитой крови ал

 

Жертв, безжалостно замученных

И повергнутых во прах,

Вероломной силой скрученных,

Всякому внушая страх.

 

Встал, как пёс, на лапы задние;

По-медвежьи заревел.

И, почуяв дни остатние,

Соловьём свистать умел.

 

Да, сгибая шею длинную,

Зашипел он, как змея.

Песню спел не лебединую,

А чтоб вздрогнула земля:

 

Воровскую, подколодную

Песню подлую свою,

Только смерти и пригодную,

Падали да воронью.

 

Знали чтоб все до единого

Грабежей и зверства рать.

От шипения змеиного

Травы стали завядать –

 

Сникли вдруг в полях нехоженых,

А ведь были зелены!

Под пятой гостей непрошеных

Полегли во дни войны.

И от свиста соловьиного,

В тёмных чащах по лесам,

Нет ни писка комариного,

Воли птичьим голосам.

 

Рощи и боры высокие

Все склонились до земли,

А в земле сырой глубокие

Корни гнулись, как могли.

 

Вмиг от рева от звериного

По Днепру пошла волна;

Берега достигла мирного

И угрюма, и сильна;

 

Стала вровень с каждой кручею –

И, осыпавшись, пески,

Понеслись с волной кипучею

Жёлтой пеной вдоль реки.

 

По лугам зелёным шалая

Разливалася вода.

Тяга с гор крутых немалая

Повалилася тогда:

 

Пали в реку камни крупные,

Покатилися по дну,

Раз уж горынеприступные

Не смогли сдержать волну.

 

И, меж берегов поверженных,

Камня мелкого поток

Нёсся как толпа рассерженных –

И безумен, и жесток.

 

Знать,  невзгоду небывалую

И великую беду,

Силу супротив немалую,

Что сметает на ходу,

 

Вдруг почуял зверь незнаемый,

Лютый зверь земли чужой,

Коль над ним, недосягаемый,

Светит месяц молодой.

 

В дальних небесах рождённый

Светел месяц и могуч;

Шлёт лучи, непокорённый,

Пробивая толщу туч.

 

И тогда ж, где лес дремучий,

Где далёкий монастырь

На земле рождён могучий

Святорусский богатырь.