Былина вторая, об Илье Муромце и Соловье-разбойнике.
Песнь первая, о том, как Илья победил войско татарское под Черниговом.
Из земли Владимирской, из славного города Мурома, из села Карачарова собирается снаряжается удалой добрый молодец, старый казак Илья Муромец. Не в дальнюю дорогу, не в ближнюю — ко славному городу Киеву, ко солнышко-князю Владимиру.
Кладёт Илья заповедь великую:
— Простоять мне дома заутреню, да поспеть в Киев к обедне; да не брать мне ни тугого лука с налучниками, ни калёных стрел с колчанами, не вязать мне крепких палиц на бедро, не кровавить руки своей богатырской.
Пошёл Илья к ранней заутрене воскресной, простоял он заутреню. Потом пошёл он в стойла конные, брал своего добра коня, не уздана, не сёдлана, да выводил коня на широкий двор. Стал Илья своего коня уздать да седлать: клал он мягкие потнички, на потнички — войлочки, на войлочки клал новое седло черкасское, затягивал двенадцатью подпругами, да натягивал подпругу тринадцатую продольную — не для красы-басы, а ради укрепы богатырской.
Подпруги те были шёлка гладкого, шпильки-пряжечки — красна золота, стремена — булата заморского. Шёлк тот не трётся, не рвётся, булат не гнётся, красно золото не ржавеет.
Пошёл Илья в светлу горенку, надевал платье дорожное, молился иконам чудотворным — Спасу да Пречистой Богородице. А оружия брал он с собой один тугой лук разрывчатый, одну только стрелку калёную, не для красы-басы, а ради обороны богатырской.
Прощался Илья с батюшкой, прощался с матушкой, садился на добра коня: видели молодца сядучи, да не видели едучи. Поскакал Илья в стольный Киев-град.
Как выехал Илья в чисто поле, услыхал в стороне шум да гам великие. Услыхал Илья и думает:
— Вот не поеду я на шум да гам, а поеду в стольный Киев-град, к светлому князю Владимиру. Как заведёт Владимир столованье-почестной пир для удалых добрых молодцев, да как станут добры молодцы силой хвалиться, да делами богатырскими хвастаться — а мне и похвастать нечем будет.
Поворотил Илья добра коня, да поехал на шум-гам. Приехал Илья к городу Чернигову и видит: стоит у города сила поганая, стоят той силы многие тысячи, стоят пановья-улановья, бурзы-мурзы — поганые татарове.
В пару-дыму их лошадином днём не видно красна солнышка, ночью не видно светла месяца. Серому волку ту силу не обскакать, чёрному ворону не облететь.
Остановил Илья Муромец коня богатырского, да призадумался. От силушки отъехать не хочется, а на силушку кинуться не с чем — не взято оружия богатырского, да не хочется кровавить руки своей. Подумал Илья думу крепкую:
— Всяк человек заповедь кладывает, да не всяк её исполняет.
Спускался Илья с добра коня, рвал левой рукой сырой дуб крякновистый, привязывал к левому булатному стремени. Рвал он правой рукой другой сырой дуб, да брал его в правую руку.
Разгорелось тут сердце молодецкое, напустился Илья на поганых татаровей, начал дубом помахивать, конём татар потаптывать. Куда махнёт Илья — там улица, перевернёт — переулочек. Не столько сам бил, сколько конём топтал.
Побил Илья всех татар, всю силу поганую, не оставил ни одного на семена. Отвязывал Илья сырой дуб от левого стремени, да скакал в город Чернигов прямо через стену городскую.
Заехал Илья в город Чернигов, а мужики все черниговские, от первого до последнего, идут в церковь соборную, каются-причащаются, с белым светом прощаются, в чисто поле на войну собираются.
Подъехал Илья к церкви соборной, спускался с добра коня, привязывал добра коня к столбику точёному, к колечку золочёному, входил в ту церковь соборную. Крест Илья клал по-писанному, поклоны вёл по-учёному, поклонился на все четыре стороны, говорил таковы слова:
— Ай же вы, мужички черниговские! Зачем вы каетесь-причащаетесь, с белым светом прощаетесь? Куда, мужички, собираетесь?
Отвечали Илье мужики черниговские:
— Ай же ты добрый молодец заезжий! Не знаем мы, из какой ты земли, какого отца, какой матушки, да каким тебя именем зовут. А под нашим городом Черниговом стоит сила несметная, пановья-улановья, мурзы-бурзы, поганые татарове. Хотят они наш город силою взять, нас всех в полон забрать.
Говорит им Илья:
— Ай же вы, мужички черниговские! Бегите на стену городскую, глядите в чисто поле на поганых татаровей. Стоят они или лежат, и что делают?
Мужики черниговские скорым-скоро бежали на стену городскую, глядели в чисто поле на поганых татаровей, а те все побитые лежат. Спускались мужички со стены, говорили Илье Муромцу:
— Скажи ты, удалой добрый молодец, из какой ты земли, какого отца, какой матушки, каким тебя именем зовут? Живи ты в Чернигове воеводою, суди суды все правильно, а мы тебя будем слушаться.
Отвечал им Илья таковы слова:
— Не дай, Господи, делать холопа из барина, а барина из холопа, да из попа калача, да из богатыря воеводу! Я из города Мурома, из села Карачарова, имя моё Илья Иванович, а зовут меня старый казак Илья Муромец. Не хочу жить у вас воеводою. Покажите мне лучше дорожку прямоезжую к славному городу Киеву.
Говорят Илье мужики черниговские таковы слова:
— Ай же ты, старый казак Илья Муромец! Заколодела та дороженька, замуравела, той дорожкой тридцать лет не езжено. Стоят на той дорожке три заставы великие. Первая застава — топи зыбучие, болота дремучие; вторая застава — широка река Смородина, шириною три версты; третья застава — за той рекой сидит Соловей-разбойник на семи дубах. Зовут того Соловья Одихмантьевич, мимо того Соловья ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Свистит злодей по-соловьиному, шипит по-змеиному, да кричит, подлец, по-звериному. От его посвиста соловьиного, да от покрика звериного все травушки-муравушки уплетаются, тёмные леса к земле приклоняются, а что есть людей — все мертвы лежат. Прямоезжая дорожка — пятьсот вёрст, а окольная — вся тысяча. Да лучше ехать тысячу окольной дорожкой, чем пятьсот прямоезжею.
Подумал Илья Муромец думу крепкую:
— Не честь-хвала мне будет богатырская ехать дорожкой окольною. Поеду дорожкой прямоезжею.
Видели богатыря на коня сядучи, да не видели едучи, поехал Илья не воротами, а махнул через высокий тын.
Песнь вторая, о том, как Илья победил Соловья-разбойника.
Поехал Илья Муромец дорожкой прямоезжею, доехал до топей зыбучих, до болот дремучих. Слез тут с коня Илья — левой рукой коня ведёт, правой рукой дубья рвёт, да мостки кладёт. Проложил Илья дорогу через топи да болота, подъехал к реке Смородине.
Садился Илья на добра коня, да скакал через реку Смородину шириной в три версты. Как оказался Илья на другом берегу, огляделся, а там семь дубов верхушками скручены, устроено на тех дубах гнездо соловьиное, сидит в том гнезде Соловей-разбойник Одихмантьев сын.
Увидал Соловей Илью Муромца, засвистал злодей свистом соловьиным, зашипел шипом змеиным, закричал криком звериным. Травушки-муравушки тут все уплеталися, лазоревы цветочки осыпалися, тёмны лесушки к земле приклонялися. Стал богатырский конь под Ильёй спотыкаться, от крику звериного на колена опускаться. Брал Илья плётку шёлковую, бил коня по крутым бокам, приговаривал:
— Ах ты, волчья сыть, травяной мешок! Что ты на колена опускаешься, что об корни спотыкаешься? Идти не хошь аль нести не можь? Не слыхал ты посвиста соловьева, да покрика звериного?
Думал Илья тут думу крепкую:
— Всяк человек заповедь кладывает, да не всяк исполняет.
Брал Илья тугой лук, шёлкову тетивочку натягивал, стрелочку калёную накладывал, стрелочке той приговаривал:
— Ты лети, моя стрелочка, повыше леса стоячего, пониже облака ходячего. Пади ты, стрелочка, Соловью прямо в правый глаз, вылети ты, стрелочка, Одихмантьеву в левое ухо, спусти ты его с семи дубов на мать сыру землю.
Полетела стрелочка повыше леса стоячего, пониже облака ходячего, ударила Соловья в правый глаз, вылетела из левого уха. Покатился Соловей с семи дубов на мать сыру землю. Брал Илья злодея за кудри жёлтые, привязывал его к левому стремени. Поехал Илья в Киев дорогой прямоезжею, а Соловей у его стремени волочится.
Ехал Илья долго ли, коротко ли, наехал в чистом поле на гнёздышко Соловье Одихмантьево. А в гнёздышке соловьем, в палатах белокаменных три дочери его любимые у окошек сидят, в чисто поле глядят. Старшая дочка Илью увидела и говорит сёстрам:
— Смотрите, сестрицы, едет наш батюшка на добром коне, а у левого стремени его мужичина-деревенщина прикован.
Поглядела средняя дочь в окошко и говорит:
— Вижу, вижу, едет наш батюшка на добром коне, а у левого стремени у него мужичина-деревенщина прикован.
Поглядела в окошко младшая дочь его любимая, говорит:
— Едет с чиста поля мужичина-деревенщина на добром коне, а наш батюшка у его левого стремени прикован.
Закричали тут дочери своим мужьям, зятьям Одихмантьевым:
— Берите вы, мужья, рогатины звериные, бейте мужичину-деревенщину, отнимайте у него нашего батюшку!
Похватали мужья-зятья рогатины звериные, побежали навстречу Илье-Муромцу отнимать Соловья-разбойника. Говорит им со стремени Соловей:
— Ай зятья мои любимые, не дразните удалого добра молодца. У меня силушки поболе вашей есть, а и меня он в горсти зажал. Бросайте вы рогатины звериные, зовите молодца в палаты белокаменные, кормите яствами сахарными, поите медами стоялыми, дарите дары драгоценные, чтоб отдал вам добром любимого батюшку.
Тут старшая дочь Настасья Соловишна выбегала на широкий двор, поднимала доску подворотную весом девяносто пуд, бросала ту доску Илье в голову. Да Илья знал увёртки богатырские, увернулся от удара того страшного. Догнал Илья Настасью-богатыршу, да пнул злую бабу по широкому заду. Улетела она через двор, там валяется.
Говорил опять Соловей-разбойник:
— Не дразните удалого добра молодца, насыпьте ему чашу красна золота, да другую чиста серебра, да третью скатна жемчуга, чтоб отдал вам любимого батюшку.
Отвечал ему Илья Муромец:
— Не надо мне ни злата, ни серебра, ни скатного жемчуга. Отвезу тебя, Соловей Одихмантьевич, в стольный Киев-град, пред светлы очи князя Владимира. А вы, мужья-зятья, через три дня берите именье богатое, кладите в телеги глубокие, везите в стольный Киев-град. Может, отдам я вам любимого батюшку, злодея-разбойника.
Сел опять Илья Муромец на добра коня и поехал с Соловьем в стольный Киев-град.
Песнь третья, о том, как Илья привёз Соловья в Киев.
Приехал Илья в Киев, да не поспел он к обедне воскресной. Выходил в ту пору славный Владимир-князь с князьями, с боярами из Божьей церкви, приходил в свои палаты белокаменные, в столовую во горенку. Садились они есть да пить, обедать.
Старый казак Илья Муромец приезжал ко Владимиру на широкий двор, становил добра коня посреди двора, да коню наказывал:
— Ай же мой добрый конь богатырский! Береги проклятого Соловья, чтоб не ушёл он от стремени булатного.
А Соловью Илья наказывал:
— Смотри, Соловей, не уходи от коня. От меня, Соловей, никуда не уйдёшь.
Пошёл Илья в палаты белокаменные, в столовую во горенку. Крест он клал по-писаному, поклоны вёл по-учёному, кланялся на все четыре стороны, князю Владимиру в особинку. Стал тут князь Илью выспрашивать:
— Ты скажи, откулешный ты добрый молодец? Какого ты роду-племени, да каким тебя именем зовут, как величают по отчеству?
Говорил ему Илья:
— Сам я из земли Владимирской, из славного города Мурома, из села Карачарова. Именем я Илья Муромец, сын Иванович.
Говорил ему князь Владимир:
— Ай же ты, добрый молодец Илья Муромец! Давно ль ты выехал из славного Мурома, да которой дорожкой ехал в стольный Киев-град?
Отвечал ему Илья Муромец:
— Ай же ты, славный князь стольно-киевский! Стоял я воскресную заутреню в Муроме, а к обедне хотел поспеть в стольный Киев-град, да дорожкой призамешкался. А ехал я дорожкой прямоезжею, мимо города Чернигова, да мимо реки Смородины.
Та речь Владимиру не понравилась. Говорил он Илье таковы слова:
— Что же ты, мужичина, насмехаешься, князю в глаза подлыгаешься! У города Чернигова стоит сила поганая несметная, которой ни серому волку не обскакать, ни чёрному ворону не облететь. А от города Чернигова стоят на дорожке три заставы великие: лежат там топи зыбучие, да болота дремучие, да течёт там широка река Смородина, да за рекой сидит Соловей-разбойник на семи дубах. Той дорожкой прямоезжею никто тридцать лет не езживал. Как же ты, мужичина-деревенщина, там проехать смог?
Отвечал ему на то Илья Муромец:
— Ай же ты, князь Владимир Красно Солнышко! Прибил я ту силу поганую, не оставил ни одного на семена. Через топи я мосточки положил, через реку Смородину меня конь перенёс, а Соловей-разбойник нынче на твоем дворе княжеском, к моему стремени привязанный.
Вскочил тут Владимир на резвы ножки, кунью шубку накинул на одно плечо, соболью шапку набросил на одно ушко, побежал на широкий двор смотреть Соловья-разбойника. Увидал Владимир Соловья посреди двора, к левому стремени прикованного, говорил Соловью таковы слова:
— Засвищи-ка ты, Соловей, по-соловьему, закричи, собака, по-звериному, потешь князя с боярами.
Отвечал ему на то Соловей-разбойник:
— Не у тебя, князь, я нынче кушаю, не тебя слушаю. Кушал я нынче у старого казака Ильи Муромца, его и послушаю.
Говорит Владимир Илье:
— Ай же ты, старый казак Илья Муромец! Прикажи-ка Соловью засвистать по-соловьему, закричать по-звериному, потешить князя с боярами.
Говорит Илья Соловью:
— Засвищи-ка ты, Соловей, в полсвиста соловьева, закричи в полкрика звериного.
Говорит ему Соловей Одихмантьев сын:
— Ай же ты, старый казак Илья Муромец! Раночки мои кровавые запечатались, не ходят мои уста сахарные, не могу засвистать я по-соловьиному, не могу закричать по-звериному. Вели-ка ты Владимиру налить мне чару зелена вина. Как выпью я ту чару, раночки мои распечатаются, расходятся уста сахарные, засвищу я, потешу князя с боярами.
Говорит Илья тут князю Владимиру:
— Ай, Владимир, князь стольно-киевский! Ты поди в столовую во горенку, наливай Соловью чару зелена вина, да не малую стопу, а в полтора ведра.
Тут Владимир шёл в столовую во горенку, наливал он чару зелена вина в полтора ведра, разводил медами стоялыми, подносил Соловью-разбойнику. Соловей принимал ту чарочку одной рукой, выпивал ту чарочку одним духом, да как засвистит он по-соловьему, как зашипит по-змеиному, как закричит по-звериному.
Тут все травушки-муравушки уплеталися, лазоревы цветочки осыпалися, в теремах маковки покривилися, стёклушки в домах из окон посыпались, бабы брюхатые разродилися, кобылы жеребые жеребилися, князья да бояре все по двору лежат, князь Владимир за Илью зацепился, на колена повалился, куньей шубкой приукрылся.
Говорит Илья Соловью таковы слова:
— Ах ты, Соловей Одихмантьев сын! Велел я тебе свистеть в полсвиста, да кричать в полкрика, а ты свистел с целый свист, да кричал в целый крик! Полно тебе слезить отцов-матерей, полно вдовить жён богатырских, полно сиротить малых детушек!
Кладёт Илья Соловья на плаху дубовую, хочет рубить ему буйну голову. Взмолился тут Соловей-разбойник:
— Ай же ты, солнышко Владимир-князь! Ай же, старый казак Илья Муромец! Не рубите мне буйну голову, отпустите меня на волю вольную. Я повыстрою вокруг Киева сёла с присёлками, улицы с переулками, города с пригородками, монастыри богомольные!
Говорит ему Илья Муромец:
— Не строитель ты, Соловей, а разоритель! Разоришь ты и сёла с присёлками, и города с пригородками, и монастыри богомольные.
Отрубил Илья Соловью буйну голову, бросил чёрным воронам на расклевание, тело белое бросил зверям на растерзание. Тут Соловью и конец пришёл.
А через три дня приезжали в Киев дочки да зятья Соловьиные, в глубоких телегах привозили имение богатое, выкупать милого батюшку, Соловья-разбойника. Владимир Красно Солнышко на то имение было позарился, а Илья Муромец ему говорил таковы слова:
— Ай же ты, Владимир, князь стольно-киевский! Не ты им приказывал, не тебе их голыми-босыми назад отпускать.
А зятьям-дочерам Соловьиным говорил он таковы слова:
— Отрубил я злодею буйну голову, не видать вам больше вашего батюшку. Катите назад своё имение богатое, оставлено оно вам на житьё-пропитанье до смерти, чтоб не ходить вам по миру, не скитаться.
На том былина и кончилась.
* * *
Такая вот, Алексей, история случилась с Ильёй. У Владимира ему не понравилось, решил он по святой Руси походить, посмотреть на землю родную.
ЧИТАТЬ ОРИГИНАЛ БЫЛИНЫ "ИЛЬЯ МУРОМЕЦ И СОЛОВЕЙ-РАЗБОЙНИК"