3. Исполнители и исполнительство в XIX-XX вв.
Вопрос о географическом распространении былин тесно связан с вопросом об исполнителях, о тех реальных людях, которые создавали и хранили эпос.
Былины исполнялись, пелись во все эпохи существования эпоса. Но только начиная с XIX века, точнее — только с выступления в науке Рыбникова с его замечательными «Песнями» (1861—1867), мы имеем представление о том, кем и как исполнялись былины. Вопрос о том, кем и в каких формах былины исполнялись в более давние времена, может решаться лишь предположительно. Материалы мы имеем только для XIX—XX веков.
Правильное решение вопроса о том, какую роль в деле создания и хранения эпоса играют отдельные лица и какую народ, было намечено уже Белинским.
«Какие бы ни были причины этого явления, но автором русской народной поэзии является сам русский народ, а не отдельные его лица». Такая точка зрения Белинского вытекала из всей системы его взглядов на народ, как на создателя своей истории. Подобную же мысль высказывали и другие передовые мыслители. «Литература сказителей, — и это необходимо особенно подчеркнуть, — говорит Лафарг, — есть произведение не отдельных индивидов, но массы в ее совокупности».
На этой же точке зрения стоял Горький. В статье «Разрушение личности» он выразил эту мысль следующим образом: «Только при условии сплошного мышления всего народа возможно создать столь широкие обобщения, гениальные символы, каковы Прометей, Сата́на, Святогор, Илья, Микула и сотни других гигантских обобщений жизненного опыта народа».
Исторически-конкретное понимание народа у мыслителей-революционеров не имеет ничего общего с реакционно-романтическим и позднее — славянофильским пониманием народа как слепой, безличной массы, коллективно создавшей эпос в доисторические «эпические» времена и хранящей его как «священное предание предков потомкам».
В противоположность взглядам революционной науки, буржуазные русские теоретики и собиратели второй половины XIX и начала XX веков утверждали, что создают эпос отдельные люди и что «народ» — несуществующее явление, романтическая иллюзия, ложно-научная фикция.
Гильфердинг располагает материал по исполнителям, и в этом за ним следовали все позднейшие собиратели.
Изучение эпоса по исполнителям по существу снимало проблему собственно народной поэзии, поставленную Белинским, и заменяло ее задачей изучения индивидуального творчества, хотя одна сторона не исключает другой. Народа же ни у Гильфердинга, ни у последующих собирателей мы не видим.
Располагая былины по исполнителям, Гильфердинг о каждом из них дает краткие сведения. Такой способ расположения и изучения произведений народной поэзии долгое время считался у нас единственно научным, чуть ли не революционным, считался «вкладом русской школы в мировую фольклористику». Утверждалось, что так завещал изучать и собирать народную песню Добролюбов, хотя Добролюбов никогда не выдвигал и не мог выдвигать на первый план личность исполнителя. Несомненно, что советская наука, дорожа каждым человеком, каждым талантом, будет изучать и каждого человека и особенности его таланта. Но объяснение народного искусства мы будем искать не в биографиях и характеристиках исполнителей, а в исторических судьбах, в социальном и материальном положении русского крестьянства и в его исторических стремлениях.
Если с этой точки зрения изучить те краткие сведения, которые даются собирателями об исполнителях, легко заметить, что способ изучения и характеризации исполнителей не выдерживают научной критики, так как не поставлен и не решен вопрос, что, собственно, надо знать об исполнителях, какие сведения о них надо давать, чтобы получить правильную картину жизни эпоса на Севере. Так, например, Гильфердинг утверждает: «Знание былин составляет как бы преимущество наиболее исправной части крестьянского населения». Этим он хочет сказать, что эпос хранится зажиточными, богатыми крестьянами, а не беднейшими. Такое утверждение стоит в связи с теорией Гильфердинга, будто для человека, чувствовавшего себя рабом, в эпосе нет ничего, что могло бы задеть его за живое. «Что могло бы остаться сродного в типе эпического богатыря человеку, чувствовавшему себя рабом?» — спрашивает себя Гильфердинг. С этой точки зрения главным образом и приводятся краткие биографические сведения и даются характеристики. О самом важном для нас — о материальном положении — не говорится почти ничего, а то, что говорится, не всегда внушает доверие. Гильфердинг записал всего 71 певца. О каждом что-нибудь сообщается. Так, о певце Калинине говорится: «43 лет, среднего роста, с черными волосами, небольшой черной бородкой и голубыми глазами, странно неповоротливый и неуклюжий». Мы не будем приводить других примеров. Несомненно, что нарисовать портрет исполнителя действительно необходимо. Такие портреты сближают читателя с народным поэтом, они дают живое, ясное о нем представление. Однако научная проблема такими данными не решается. Основные же сведения даются без всякой системы. В одних случаях говорится о репертуаре певцов, в других — об их голосе и манере исполнения, в третьих — об их семейном положении, об их отношении к религии и т. д. Только один вопрос занимал Гильфердинга более других — это вопрос о том, от кого перенял певец свои былины, от кого научился их петь.
Но даже сквозь несистематические, отрывочные, случайные, непродуманные сведения, даваемые Гильфердингом, истина проступает наружу. Мнение, будто исполнение былин есть преимущество зажиточных, ошибочно. Как уже указывалось, в огромном большинстве случаев о материальном положении певцов не сообщается ничего. Тем не менее о крайней бедности говорится 4 раза, кроме того в 5 случаях указывается, что певцы побирались или жили на попечении мира. Таким образом, 9 певцов из 71 находились на грани нищенства или нищенствовали в буквальном смысле слова. Среди этих беднейших имеются такие замечательные мастера, как Фепонов или Кузьма Романов.
О богатстве исполнителей говорится 5 раз. Кто же эти богачи, каков их репертуар и степень их мастерства? Домна Кононова, мать богатых крестьян-торговцев, помнила одну былину. Иногда пела ее в качестве колыбельной песни. От ее сыновей-купцов не записано ничего. Старик Койбин, «самый зажиточный из крестьян на масельгском перевале», знал одну историческую песню о Грозном. Старик 84 лет Завал (коновал, «имеет некоторый достаток») знал одну былину («Королевичи из Крякова») и шуточную песню о большом быке. Курников, «зажиточный и уважаемый домохозяин», знал песню о женитьбе Грозного («Кострюк»), и только крестьянин и рыботорговец Швецов знал 9 былин. На поверку, однако, оказывается, что Швецов научился былинам тогда, когда в ранней юности ездил с дедом ловить рыбу, «потому что дед во время рыбной ловли почти всегда певал».
Иногда Гильфердинг стремился изобразить как состоятельных лучших, крупных мастеров. Так, о Рябинине говорится: «Он считается весьма исправным домохозяином, хотя не из самых зажиточных». Более объективно точные сведения о нем дает Рыбников. «По хозяйству Рябинин «полномочный крестьянин»: у него хороший участок земли; но главный его промысел — рыболовство, доходами от которого он уплачивает подати и кормит большую семью, которой на год недостало бы своего хлеба при скудных северных урожаях». Семья Рябинина не терпит физического голода, он в состоянии уплатить все подати, и это уже дает основание говорить о «зажиточности», хотя бы и с оговоркой.
С материальным положением певцов тесно связана их профессия. Труд певцов — один из важнейших факторов в бытовании народной поэзии. Между тем по данным Гильфердинга нельзя установить, какую роль играет ремесло или промысел в жизни и бытовании эпоса, так как профессия, род занятий исполнителя интересовали собирателя очень мало. Так, земледельцы упомянуты 25 раз (часто с упоминанием, что они одновременно рыболовы), от двух до пяти раз упоминаются портные, плетельщики и починщики сетей, сапожники, каменотесы, батраки и по одному разу коновал, перевозчик на лодке, лесной стражник, делатель гребней. В большинстве случаев певцы знали и перепробовали не одну профессию, лишь бы не впасть в крайнюю бедность и не голодать.
Такая скудость и случайность сведений, сквозь которую все же можно узнать действительное положение вещей, характерна не только для Гильфердинга, но для всей русской дореволюционной работы таких собирателей, как Марков, Ончуков, Григорьев, которые именно не руководствовались принципами Добролюбова, требовавшего записывать обстановку, в которой бытует народная поэзия. По совокупности собранных материалов все же видно, что былина исполнялась трудовым крестьянством; это вполне соответствует идейному содержанию эпоса.
В этой связи стоит также вопрос о том, какую роль эпос играл в культурной жизни северного крестьянства. Из данных, приводимых собирателями, этого не видно. Но все же и без таких данных можно сказать, что в ту эпоху, когда эпос уже не создавался вновь, он все же оставался одним из самых ярких и значительных проявлений народной культуры и что исполнители и слушатели это понимали и дорожили своим искусством, так как оно отвечало их идейно-художественным запросам, которые были очень высоки. Хорошие мастера пользовались широкой известностью и славой.
При ближайшем изучении рушится также представление о русском крестьянине и певце былин как о кротком, богобоязненном, незлобивом и во всех случаях жизни учтивом существе. Такой характер крестьянина прежде всего противоречит данным самого эпоса с его бесстрашным Ильей Муромцем, буйным Василием Буслаевичем, насмешливым Алешей Поповичем и многими другими. В них народ изобразил самого себя. По разбросанным и случайным сведениям, даваемым собирателями, можно установить, что бесстрашие, бодрое состояние духа и склонность к остроумию, упорство, умение преодолевать любые препятствия, спокойная сила и уверенность в себе, то, что мы назвали бы силой характера, твердостью воли, составляют основные качества северного крестьянина, характерный для него психический склад.
Таков был, например, прославленный Трофим Григорьевич Рябинин. «В его суровом взгляде, осанке, поклоне, поступи, во всей его наружности с первого взгляда была заметна спокойная сила и сдержанность», — пишет о нем Рыбников. Он говорит также о его «гордом и неподатливом характере». Рыбников несомненно вообще лучше понимал и видел народ, чем все последующие собиратели.
Нет возможности и необходимости останавливаться на всех или даже на многих из исполнителей. Укажем в качестве примера еще на слепого Иова Еремеева, о котором Гильфердинг пишет: «Ему 56 лет от роду, но по глубоким морщинам его лица он имеет вид древнего старика, хотя обладает железными мышцами и страшною силою. Трех лет от роду у него от оспы вытекли глаза; оставшись в малолетстве сиротою, он был призрен добрыми людьми, но как скоро подрос, начал кормиться собственной работой. «Своими трудами праведными» (кавычки Гильфердинга. — В. П.) Еремеев устроил себе с течением времени дом и хозяйство; несмотря на слепоту, постоянно ездит на рыбную ловлю, правит лодкою и всем распоряжается сам, без чужой помощи; знает так хорошо места в озере, что к нему обращаются за советами, как к опытному лоцману». Этот слепой лоцман, к которому обращаются зрячие, — яркий пример той силы духа и воли, которые так характерны для северных крестьян и для героев эпоса.
Более правильную картину бытования эпоса в среде певцов мы найдем в трудах советских ученых. Так, А. М. Астахова в своих «Былинах Севера» дает ряд весьма обстоятельных и вдумчивых характеристик, всесторонне освещающих условия жизни, особенности таланта и характеров изученных ею певцов. В качестве примера можно указать на характеристику Максима Григорьевича Антонова, который, будучи моряком, объездил весь мир, но вернулся на свою родную Мезень, в родные леса, несмотря на выгодное предложение остаться навсегда в Кронштадте. Он был одарен не только необычайной силой характера, но и глубоким поэтическим чутьем. «Как снега весной сойдут, лес как с тобой заговорит». Только чтобы быть всегда с природой, он нанялся в пастухи и жил в землянке.
На несколько иной путь характеризации певцов встали молодые собиратели — Г. Н. Парилова и А. Д. Соймонов. Не давая никаких «характеристик», они предоставляют слово самим исполнителям, записывая под диктовку их автобиографии — бесхитростные, но полные драматизма рассказы о своей жизни. Эти рассказы ярче всяких характеристик раскрывают нам и внутренний мир поэтов и дают верную картину их жизни, быта и борьбы. Вся их жизнь — неустанный труд. «Ходил грузил суда в Шалы, пилил дрова, по осеням плотничал, пилил тесовой пилой. Жизнь вот какая была» (Фофанов). Это отцы тех, кто позже отстаивал революцию в гражданскую войну и помогал советской власти в создании новой жизни. «Сын ушел в Красную Армию, нунь уже командиром находится» (Ремизов). «Один сын в Красной Армии, второй сын в трактористах» (Кигачев). Но и сами старики и старухи не отстают от молодых. «Работаю в колхозе «Красный самолет» Авдеевского сельсовета. Заработала за год на трудодни много и являюсь при колхозе стахановкой» (Фадеева). «Всего попытал, только теперь жить можно стало. Теперь можно и советску власть поблагодарить» (Фофанов).
Вопрос об исполнителях былин требует коренного пересмотра. В советской науке сделано немало для правильного решения этого вопроса, но специальных трудов, посвященных ему, нет.
Самое важное — определение степени и характера талантливости певца. Можно установить, что Север обладает большим количеством людей с выдающейся поэтической одаренностью. В иных условиях многие из них могли бы стать замечательными поэтами или писателями. Как вид общенародного эпического искусства, эпос был изображен нами на предыдущих страницах. Из этого рассмотрения вытекает направление для всестороннего, а не индивидуально-психологического или формалистического изучения творчества отдельных исполнителей. Подробное изучение творчества отдельных лиц вышло бы за рамки наших задач.